— Ах, Казимир, Казимир! — сказала укоризненным тоном мать. — Сколько людей
ездят в столицы и даже живут там, а в бога все-таки верят. А вы раз только съездили и уже говорите такие глупости.
Неточные совпадения
Родился я, судя по рассказам, самым обыкновенным пошехонским образом.
В то время барыни наши (по-нынешнему, представительницы правящих классов) не
ездили,
в предвидении родов, ни
в столицы, ни даже
в губернские города, а довольствовались местными, подручными средствами. При помощи этих средств увидели свет все мои братья и сестры; не составил исключения и я.
В восьмидесятых годах прошлого века всемогущий «хозяин
столицы» — военный генерал-губернатор
В. А. Долгоруков
ездил в Сандуновские бани, где
в шикарном номере семейного отделения ему подавались серебряные тазы и шайки. А ведь
в его дворце имелись мраморные ванны, которые
в то время были еще редкостью
в Москве. Да и не сразу привыкли к ним москвичи, любившие по наследственности и веничком попариться, и отдохнуть
в раздевальной, и
в своей компании «язык почесать».
Когда
В.А. Долгоруков
ездил по ближайшим городам, то Хотинский из каждого города телеграфировал во все газеты о торжественных встречах, устраиваемых «хозяину
столицы».
«Государь
в столице, а на дрожках
ездят писаря,
в фуражках ходят офицеры»; у дверей ресторанов столики выставили, кучера на козлах трубки курят…
«Интересно, кто там сидит сейчас на моем месте?.. Кто-нибудь да сидит… Молодой врач вроде меня… Ну, что же, я свое высидел. Февраль, март, апрель… ну, и, скажем, май — и конец моему стажу. Значит,
в конце мая я расстанусь с моим блистательным городом и вернусь
в Москву. И ежели революция подхватит меня на свое крыло — придется, возможно, еще
поездить… но, во всяком случае, своего участка я более никогда
в жизни не увижу… Никогда…
Столица… Клиника… Асфальт, огни…»
После смерти матери он жил по
столицам, а теперь приехал на житье
в свою разоренную усадьбу — на какую-нибудь сотню душ; и вместо того чтобы как-нибудь поустроить именье, только и занимался тем, что
ездил по гостям, либо ходил с ружьем да с собакой на охоту.
Зимнего Петербурга вкусил я еще студентом
в вакационное время
в начале и
в конце моего дерптского студенчества. Я гащивал у знакомых студентов;
ездил и
в Москву зимой, несколько раз осенью, проводил по неделям и
в Петербурге, возвращаясь
в свои"Ливонские Афины". С каждым заездом
в обе
столицы я все сильнее втягивался
в жизнь тогдашней интеллигенции, сначала как натуралист и медик, по поводу своих научно-литературных трудов, а потом уже как писатель, решившийся попробовать удачи на театре.